акция | сука-любовь | л. а.

опубликовано в газете "Акция" 18 декабря 2007

Я почти не помню ее в детстве, как, впрочем, и почти всего детства лет до семи. Помню только, как она читала мне книжки и как красиво пела, подыгрывая себе на гитаре, во время каких-то посиделок.

Когда я учился в начальной школе, она работала в две смены, проводила по восемь уроков в день, чтобы обеспечить нас, и приносила домой огромные пачки тетрадок для проверки. Помню, как, засыпая, видел ее спину, голову, склоненную над столом, освещенным одной только настольной лампой.

Она была и моим классным руководителем несколько лет; из-за особенного ко мне отношения других учителей и некоторых — да чего там, почти всех — одноклассников, из-за того, что надо было этому как-то сопротивляться, у меня появились первые признаки характера. С тех пор меня не слишком сильно смущает, когда все вокруг думают иначе, чем я. Особенно на мой счет.

Она научила меня русскому языку, и вот теперь я не только мучаюсь от чужой безграмотности, но и получаю удовольствие от складывания букв в слова, а слов — в предложения. Она настояла на моем поступлении в университет, и это было последнее, что в моей судьбе решала она, выходит, именно благодаря этому в моей жизни случились лучшие годы молодости. И даже "Тихий Дон", по которому мне пришлось отвечать, мне накануне вступительного экзамена рассказывала она.

Я горжусь, когда меня в Сети находят ее бывшие ученики и говорят, как они ценят годы, проведенные с нею. А ведь у нее на уроках всегда были порядок и дисциплина, а этого с любыми детьми, даже самыми заинтересованными в учебе, добиться нелегко, надо обладать железной волей и авторитетом. Мне есть к чему стремиться: хочется, чтобы и моим детям так же когда-нибудь говорили обо мне, о результате моего труда. Чтобы моему сыну когда-нибудь сказали: "О-о-о, да вы сын того самого Цапюка!"

Она почти никогда не запрещала мне ничего — и почти всё в юности случилось вовремя: первая выпивка через неделю после выпускного, первая сигарета на втором курсе. Еще она всегда говорила мне: "Лучше уж дома, чем где-нибудь в подвале". Это касалось всего. И никогда не позволила себе высказать ни одного неодобрения сделанного мною выбора, даже если он ей совсем не нравился.

В институтские годы мне стоило больших усилий приучить ее ложиться спать, не дожидаясь моего возвращения домой, но, как я узнал потом, она всё равно не спала, даже когда был выключен свет, и ждала, пока я наконец приду.

Когда год назад я еще на операционном столе очнулся от наркоза и пришел в сознание достаточно, чтобы понять результат, первое, о чём я попросил, чтобы как можно скорее пошли к ней и сказали: со мной всё в порядке. Не могу представить, что она испытывала, пока я был там.

Она воспитала меня так и ровно настолько, что я уверен: моего сына вряд ли кто-нибудь сможет воспитать лучше. Даже я сам.

Моя мама — самая лучшая на свете.